Третий выстрел - Страница 28

Марко сел рядом с ней, стараясь держаться как можно вежливее. Тереза глядела в пространство. Слова ее выдавали долго скрываемую боль, которая теперь рвалась наружу, и от этого становилось легче.

– Винченцо нужен дом, но я не могу дать ему дом. – Она вытащила из рукава листок и вытерла лицо. – Но тебе-то какая разница. Вот теперь ты знаешь, до чего я дошла. Можешь быть спокоен. Тебя не станут искать здесь. Никто никогда сюда не приходит.

– Мне жаль.

– Жаль тебе! – насмешливо произнесла она.

– Мне жаль, правда, – повторил Марко.

Тереза посмотрела на него, словно вспоминая кого-то другого.

Остаток дня Марко раздумывал, делал короткие пометки в блокноте, включал и выключал телевизор, смотрел на улицу. Этими мелочами он занимался сосредоточенно, будто составляя план. И, только заслышав над головой шаги матери, Марко изменился в лице и сглотнул, хотя во рту пересохло.

Терезу охватило что-то вроде усталости, и она взирала на своего цербера со спокойной покорностью. Она больше не просила у него разрешения сходить в туалет, а он больше не следил за каждым ее шагом.

Они сидели за столом. Вечерние новости начались с известия об аресте еще одного члена группы, к которой принадлежал Марко.

Тереза только что вытащила из духовки макароны, приготовленные еще вчера.

– Это закоренелое зло, – диктор читал заявление следственных органов, – скоро будет уничтожено на корню.

Марко, подавленный, поник. Тереза выкладывала на тарелки приборы.

– И что теперь будешь делать?

– Не знаю, – удрученно ответил Марко.

– Попробуй рассказать, что случилось. Может, я смогу чем-то помочь.

– Не думаю.

– Я такая тупая?

– Да нет, не в этом дело. Это сложно рассказать.

– И ты не хочешь рассказывать такой, как я, правильно?

Марко не нашелся что сказать и поэтому отозвался грубо:

– Вы, часом, в политике не разбираетесь?

– Нет. Ничего в ней не понимаю.

– Ну вот. Так о чем нам говорить?

Обезоруженная, Тереза не ответила. Ее молчание Марко счел упреком в высокомерии. Честно говоря, он выбрал слишком простой способ от нее отделаться.

– Скажем так, – произнес он, чувствуя необходимость что-то сказать, – я устал. У нас отбирают наши права, надежды, даже то немногое, что нам удалось…

Внезапно он стих, понимая, что говорит бессвязно. Тереза смотрела на него с чем-то вроде сочувствия:

– Я тоже устала. Но не от этого…

Марко вышел из себя:

– Ну уж нет! Знаю я, к чему вы клоните. Легко вот так вот считать себя правым. Думаете, что вы лучше всех, и судите свысока, никогда не спускаетесь до людей, не понимаете их.

– А ты сам? Ты не считаешь себя лучше других?

– Вот именно, тут мы похожи. Что вы так на меня смотрите? Может, в глубине души вы все-таки думаете, что я прав?

– Нет, просто я тебя не понимаю.

– Я же говорил, лучше ничего не объяснять.

– Если мы не понимаем друг друга, это бесполезно.

Тереза встала, спросила, может ли она лечь спать.

Марко пошел за ней. Подождал за дверью ванной, пока она вымоется, и за дверью спальни, пока она разденется. Потом расположился рядом с ней, в потертом кресле.

– Что случилось? – спросила Тереза, которая внезапно проснулась.

Она приподнялась, ища выключатель лампы на тумбочке, зажгла свет.

– Молчите, пожалуйста.

Марко стоял с пистолетом в дрожащих руках. Лицо его кривилось от сдерживаемого гнева: он смотрел в потолок. С верхнего этажа доносился шум – обыск, протестующий голос его матери, которую никто не слушал.

Вот они в комнате. Сначала письменный стол. Затем шкаф. Безжалостно выворачивают содержимое ящиков. Перебирают его вещи, портят, изучают, разбрасывают, изымают одну за другой. Шум одновременно звучащих голосов. Что-то бьется. Завуалированные угрозы («А вы, значит, ничего не знаете? Никогда ничего не подозревали, никогда не замечали ничего странного, не так ли?»).

Марко зарычал и направил пистолет куда-то вверх, словно пытался нацелить его на некий предмет, беспорядочно блуждавший по потолку.

Тереза, не вставая с постели, обратилась к нему:

– Успокойся, Марко, не делай глупостей.

Он взглянул на нее. Что-то необычное послышалось ему в голосе женщины.

– Положи пистолет. Ты ничего не можешь сделать.

Это были правильные слова, именно те, которые ему надо было услышать. Он опять опустился в кресло, положил руку, сжимавшую пистолет, на подлокотник.

Обыск закончился. Топот каблуков: спускаются по лестнице. Мать прибирается в разгромленной квартире, плача, взывая ко всем святым своим детским голоском. Марко сжал кулак, поднес его ко рту, впился в руку зубами.

Тереза откинула одеяло, собираясь встать:

– Хочешь, я схожу к ней?

Он недоверчиво оборачивается:

– Что вы сказали?

– Если хочешь, я поднимусь к твоей матери и спрошу, не надо ли ей чего.

Губы Марко сложились в некое подобие безрадостной улыбки.

– Ты мне не доверяешь, так?

Марко шумно выдохнул через нос.

– А вы на моем месте поверили бы?

– Ты прав, не поверила бы, – отозвалась она через пару секунд.

И снова легла, укрывшись одеялом, затем погасила свет.

Они не знали, сколько времени прошло, прежде чем наверху все стихло. Когда Марко открыл глаза, уже светало.

Постель Терезы была пуста. Марко схватил пистолет (выскользнув из его руки, он оказался под креслом), вскочил. Он злился на себя, оглядываясь в поисках Терезы. Как можно быть таким идиотом? Почему не связал ее? Почему не запер ее комнату на ключ?