Третий выстрел - Страница 90

– Слушай, – продолжал комиссар, – я сказал Гарелло, что ты не дерьмо какое-нибудь, а просто доставала. Ты выполняла свой долг и правильно сделала, что поделилась со мной, это даже он понял.

Лара еще раз испуганно кивнула и вышла. Если бы она могла, она бы сказала комиссару две вещи.

Первое. Когда в них, в нее и Джулиано, стреляли, то стреляли не просто так, наугад по машине, бум-бум-бум, пуля туда – пуля сюда. Все три пули легли кучно и нацелены были в одно место.

На пассажирское кресло.

А по логике вещей на этом месте должен был сидеть начальник патруля, то есть она.

Штатский не мог знать этих тонкостей, а коллега знал. Двое наркоторговцев, спрятавшись на стройке, выстрелят по патрульной машине и убегут. Но тот, кто нарочно стрелял по пассажирскому креслу, зная, что там сидит доставала со странными идеями в голове, хотел застрелить именно ее. Штатский знать не мог, а коллега знал. Гарелло знал.

Второе. Прямо с пляжа, еще с ногами в песке, она вскочила в автомобиль и помчалась в Болонью, к отставному карабинеру. Адрес она запомнила хорошо: улица Эмилии Поненте, 16. Как она и думала, он сказал, что она ошиблась, он слышал не «тум-тум, так», а «так, тум-тум», то есть сначала калибр шесть-тридцать пять, а потом девятый калибр пистолета Гарелло. Он так и сказал, а она ошиблась, записывая его показания.

Когда он говорил, у него в уголках глаз промелькнула та же искорка, а в уголках губ затаилась улыбка. Она была уверена, что, спроси она, не являлся ли к нему коллега из отдела по борьбе с наркотиками, такой толстяк, в штатском, он ответил бы: «нет», но голос у него точно дрогнул бы.

Не хватало последнего доказательства: того, что Гарелло знал про ее догадку. Но это доказательство предоставил комиссар.

И что дальше?

Лара шмыгнула носом, потому что собралась разреветься. Можно было пойти к кому угодно, куча народу наверняка выслушала бы ее: комиссар полиции, магистрат, мэр, наконец. Она бы все им рассказала, но ведь у нее были только подозрения и обвинения, и непонятно, соответствовали они истине или нет. Если бы она вот так все рассказала Джулиано, он бы поверил? Зачем такому человеку, как Гарелло, понадобилось в нее стрелять? Затем, что она знала, что он застрелил двоих албанцев. А зачем он застрелил двоих албанцев? По ошибке? Но такому, как Гарелло, вовсе не надо убивать коллегу из-за того, что поспешил нажать на спусковой крючок. Что ему будет из-за этих двоих засранцев? Чем он рискует? Служебным взысканием? Судом? Худшее, что ему может угрожать, – это выговор.

Лара разревелась. Куча народу могла бы ее выслушать, но это было не для нее. Не тот она была человек и твердостью характера не отличалась. Она почувствовала себя ужасно одинокой.

Она тихо плакала, глаза застилали слезы, рот скривился. Вдруг она услышала, что с площади, от машин, ее кто-то окликает. Это был Гарелло.

– Ну-ну, ты же видела фото, только все это давно в прошлом и награды тоже. А я тебя видел в прошлом году на торжестве, и ты мне понравилась. Ты хорошенькая. Сначала кажешься больно уж высокой, просто дылдой, а потом приглядишься – а ты красотка. Не обижайся, это комплимент. Не гляди на фото, я тебе говорю, это все старье, ты гляди на меня. Я уже два года в Болонье, в отделе по борьбе с наркотиками, и вкалываю так, как тебе и не снилось. Нечего говорить, и вы, патрули, и мы, опера, все вкалываем, но я – крепкий орешек, у меня статистика. Знаешь, сколько я сделал в Болонье? Шестьдесят задержаний. Сто пятьдесят кило наркоты изъял. Трижды все кончалось перестрелкой, как в ту ночь. Меня дважды ранило. Конечно, я тогда лопухнулся, но что поделаешь. Ну что, я говорю, поделаешь, ты ведь коллега, и ты побывала в перестрелке. У тебя это был первый раз?

– Да.

– Ну, будем надеяться, что и последний. Знаешь, что я думаю? Яри вел со славянами торговлю оружием, и так уж получилось, что это были чертовы сербы. Если бы не это, они не стали бы стрелять. А так, считай, вы тоже лопухнулись. Не повезло твоему приятелю, как его там, Джулиано? Это имя или фамилия?

– Фамилия.

– А как его звали? – спросил Гарелло.

– Паскуале.

Гарелло остановил машину перед подъездом, вытащил карточку из-под солнцезащитного щитка и положил на виду под стекло.

– Так нас не оштрафуют, – сказал он.

Лара просидела, вжавшись в дверцу, весь короткий путь от площади Рузвельта до улицы Риццоли. Во-первых, он был и вправду толстый и ей не хватало места, а во-вторых, ей было страшно. Точнее, ее охватила паника.

– Зайдем выпьем кофейку? – сказал Гарелло и вышел из машины.

Перед дверью в кафе Лара почувствовала себя дурой. «Чего я боюсь? – подумала она. – Что он убьет меня прямо здесь, у Трех Башен, посадив в машину возле Управления полиции? Да ладно тебе, Ларик… А он симпатичный. Здоровенный, упрямый римский мужик, грубый бузотер». В какой-то момент он поднялся, чтобы показать ей, куда его ранили в первый раз, и она прыснула со смеху: большой, толстый, он возвышался посреди бара с поднятой до подмышек футболкой, чтобы шрамы на боку было лучше видно.

– Чего ты смеешься? Мне, между прочим, было больно.

– Извини.

И у него была хорошая улыбка, у Гарелло. Некрасивый, толстый, с перебитым носом, а улыбка хорошая. И красивые руки, что совсем уже странно у такого, как он. Сильные, но негрубые и теплые. Она это почувствовала, когда он, заглядывая ей в глаза, накрыл ее руки своими.

– Ларик, коллега, я клянусь тебе, они стреляли первыми. Я не убийца, я опер. Ты мне веришь?

– Да, – ответила Лара, но Гарелло тряхнул головой:

– Нет, не веришь. У тебя в глазах искорка проскочила. Если бы ты знала меня лучше, ты бы поверила. Что ты делаешь сегодня вечером, Ларик? Я вот занят. А давай пойдем и съедим по хорошей пицце завтра вечером? Вот получше и познакомимся.